Мы живем в эпоху гипербол, в которой захватывающие рассказы о грандиозных триумфах и разрушительных бедствиях имеют приоритет над реалистичными обсуждениями постепенного прогресса и постепенной эрозии. Но в международных отношениях, как и во всем остальном, кризисы и прорывы – это только часть истории; если мы не заметим менее сенсационных тенденций, мы вполне можем оказаться пред лицом серьезной проблемы – потенциально после того, как будет слишком поздно ее избежать.

Недавний саммит G7 в Биаррице, во Франции, является показательным примером. Несмотря на некоторые позитивные события (например, президента Франции Эммануэля Макрона похвалили за то, что он сдерживал своего американского коллегу Дональда Трампа) мало чего было достигнуто. Кроме того, помимо вопроса о существенных результатах, структура саммита предвещает постепенную эрозию международного сотрудничества – медленное, неуклонное разрушение глобального порядка.

После распада Советского Союза Группа «семи» продолжала формировать глобальное управление по вопросам, начиная от облегчения бремени задолженности стран до миротворческих операций и вопросов глобального здравоохранения. В 1997 году G7 стала G8, с добавлением России. Тем не менее, этот орган олицетворял собой эпоху западного превосходства Запада в узаконенном либеральном мировом порядке.

Эта эпоха давно прошла. Финансовый кризис 2008 года поставил в тупик основных членов этого органа, что – вместе с подъемом развивающихся экономик, особенно Китая, – означало, что группа больше не обладает критической массой, необходимой для руководства мировыми делами.

Более крупная и разнообразная «двадцатка», сформированная в 1999 году, таким образом, постепенно обогнала «восьмерку», формально заменив ее в качестве постоянного международного мирового экономического форума десять лет спустя. В условиях все более сложной и раздробленной глобальной среды гибкий стиль формирования политики G20, включая предпочтение мягких обязательств, считался более жизнеспособным, чем жесткие правовые методы старых многосторонних институтов.

«Большая восьмерка» стала простым совещанием. Когда в 2014 году членство России в «восьмерке» было приостановлено – в ответ на ее вторжение в Украину и аннексию Крыма – оно стало еще менее весомым, хотя и более сплоченным, поскольку ее члены разделяют более последовательное мировоззрение. (Некоторые, в том числе Трамп, сейчас призывают к повторному вступлению России в группу.)

Но даже это небольшое преимущество было уничтожено с избранием Трампа в 2016 году. Его администрация начала нападать на союзников и отвергать общие правила, нормы и ценности. Ситуация достигла предела на саммите G7 2018 года в Квебеке, где раздражительный Трамп раскритиковал хозяина саммита, премьер-министра Канады Джастина Трюдо, и публично дезавуировал итоговое коммюнике саммита, как только оно было опубликовано.

На этом фоне саммит в Биаррице вызывал опасения. Не надеясь на консенсус по любому из вопросов, французские организаторы встречи сосредоточились на поддержании видимости единства, выбирая целесообразность, а не воздействие. Цели были неясными. Действительно, Макрон объявил перед встречей, что окончательного заявления не будет, добавив, что «никто не читает коммюнике».

Но это решение стало большой неудачей. Заключительные коммюнике являются программными документами, посылающими важные сигналы о значительных компромиссах для международного сообщества. Декларация 2018 года, которую отверг Трамп, содержала 4000 слов и определяла набор общих приоритетов и общих подходов к решению актуальных проблем.

Саммит в Биаррице, напротив, завершился заявлением из 250 слов, настолько расплывчатым и анемичным, что было почти бессмысленным. Что касается Ирана, например, лидеры G7 могут согласиться только с тем, что они «полностью разделяют две цели: обеспечить, чтобы Иран никогда не приобретал ядерное оружие, и способствовать миру и стабильности в регионе». Что касается Гонконга, они подтвердили «важность Китайско-британской совместной декларация 1984 года о Гонконге», в которой содержится призыв к «предотвращению насилия». По Украине Франция и Германия пообещали организовать саммит «для достижения ощутимых результатов».

Безусловно, в Биаррице были предприняты и некоторые позитивные шаги. Неожиданное появление министра иностранных дел Ирана Мохаммада Джавада Зарифа создало возможность для будущих американо-иранских переговоров. На Бразилию было оказано давление, чтобы она отреагировала на пожары, которые уничтожают Амазонку. А США и Франция зашли в тупик из-за французского налога на технологических гигантов. Но любое международное собрание высокого уровня предполагает такого рода ограниченные решения, просто облегчая взаимодействие между мировыми лидерами.

Многие признали недостатки последнего саммита G7. Но, как это часто бывает, многие прогнозы касаются возможного коллапса органа в следующем году, когда саммит G7 будет проходить в США. Трампом не будет придерживаться подхода Макрона, который пошел на определенные шаги с целью удержать участников «семерки» вместе. (Напротив, интерес Трампа к саммиту, похоже, вращается вокруг его желания провести его на своем гольф-курорте в Дорале, штат Флорида.)

Но эта перспектива не позволяет в полной мере осознать последствия встречи на высшем уровне в Биаррице: она сигнализирует о более широком сдвиге в международном управлении – от конкретного политического сотрудничества к неопределенным заявлениям и локальным решениям. В какой-то степени G20 была первопроходцем в этом отношении, но, по крайней мере, у нее было общее видение. Этого больше нельзя ожидать от G7.

Если лидеры не оценят текущую тенденцию, то завершение саммита в Биаррице станет маркером будущего мирового порядка, который ознаменуется не взрывом, а хныканьем.

Ana Palacio, Project-syndicate