Об итогах и последствиях сочинских переговоров Александра Лукашенко и Владимира Путина Thinktanks.by побеседовал с Андреем Казакевичем, доктором политических наук, директором Института «Палітычная сфера».

— О процессах интеграции в заявлении для прессы после переговоров упоминалось парой-тройкой протокольных фраз. Ряд экспертов, как с российской, так и с белорусской стороны, считают, что обе стороны устали, жесткая позиция Москвы по углеводородам и несговорчивость Александра Лукашенко ставят крест на дальнейшей реализации проекта по строительству Союзного государства.

— Принципиально не согласен с такой постановкой вопроса. Кто бы что ни говорил, Союзное государство — это набор определенных институтов и обязательств между сторонами. Да, конечно, не все планы выполняются, далеко не все реализуется из того, что уже подписано, но так или иначе существуют специальные отношения, связанные, скажем, с миграцией, визами, социальным обеспечением, существует достаточно плотное военное сотрудничество, большое количество отраслевых, назовем их так, механизмов, каналов сотрудничества, более тесного у Беларуси и России, чему у России и любой другой страны на постсоветском пространстве. И все это пока никуда не уходит. Мы пока не видим, чтобы одна из сторон Союзного государства взялась за демонтаж союзных надстроек, хотя бы заявила о таком намерении. Пускай неэффективные, пускай проблемные отношения, но о демонтаже созданного за 20 лет нет ни слова. Поэтому говорить, что Союзное государство — всё, очень преждевременно. Да, сейчас мы видим кризис в двусторонних отношениях, но этот кризис много в чем, думаю, следует интерпретировать как кризис личных неформальных договоренностей между Лукашенко и Путиным. Договоренностей, которые позволяли Беларуси получать определенные экономические преференции от российской стороны. И вот этот блок сейчас выпадает, по крайней мере, остается под большим вопросом. Но это все-таки один из важных элементов двусторонних отношений, но не единственный. И пока что нет никаких признаков того, что другие важные элементы белорусско-российских отношений пересматриваются.

— Не захочет ли Минск перейти хотя бы к модели взаимоотношений, которая уже есть в ЕврАзЭС у России и других стран-участников, не сочтет ли достаточным и более безопасным для себя, раз уж с преференциями не ладится?

Мне кажется это маловероятным. И это не понравится Москве, будет еще большая эскалация проблем в отношениях, давление со стороны России может принимать уже иные формы, более радикальные. И это касается не только нефти, нефтепродуктов и газа, но и других сфер, тем более, что у России механизмов давления на Беларусь достаточно много. Если говорить о прогнозе, то я скорее скептически отношусь к тому, что проект СГ может свернуться в ближайшей перспективе. Но вероятность, пусть и небольшая, конечно в такой ситуации тоже есть. Но еще раз подчеркну, что неких признаков того, даже на уровне риторики, что белорусские власти собираются пересматривать весь спектр отношений — от безопасности, информационного пространства или политики идентичности, — не видно. Пока видно, что белорусские власти не рискуют переходить за красные линии в отношениях с Кремлем.

Если мы говорим о двусторонних отношениях между любыми странами, то в них есть уровень институционный: определенные договора, существование таможенных правил экономического взаимодействия, их сложно менять, это может растягиваться на годы — пример Брекзита. И вот на этом уровне я ничего особенного пока не вижу. И есть второй уровень: вопросы текущей политики, когда могут быть какие-то резкие заявления, выпады, информационные атаки, дискуссии, в том числе напряжение между двумя президентами. Вот когда мы говорим об этом уровне, оперативном, то действительно видим кризис. Но как далеко может разрастаться этот кризис, может ли зацепить институции — тут остается только наблюдать. А все эти заявления… Все это можно «обнулить» буквально за пару недель, весь ущерб от слов можно быстро отыграть.

— Экономисты говорят о принуждении Беларуси самой ситуацией к реформам, о шоковой терапии, которую соседи давно уже прошли при переходе на рыночную экономику, а нам придется через почти 30 лет после распада СССР.

— Шоковую терапию исключаю. Ее не будет точно в выборный год, думаю, и после выборов не будет. Все-таки сейчас те убытки, которые обсуждаются, те потери, которые может понести белорусский бюджет в результате изменения условий поставки нефти и газа — это создает серьезные проблемы для власти, но не является абсолютно критическими. Это может привести к рецессии, это может быть продолжить стагнацию, но тут пока что нет оснований говорить о провале в резкий экономический кризис, подобный тому, что накрыл регион в первой половине 90х годов. Мне кажется, что стратегия белорусских властей останется той же, что и в последние два года. Это — оставлять двери открытыми, быть готовыми на компромиссы, но которые не угрожают полной потерей самостоятельности. В случае же неуступчивости Кремля белорусские власти будут пробовать применять точечные изменения в экономике, но не радикально. Ведь экономические проблемы такого рода принесут ухудшение и в этом году, и в следующем, а реформы начнут давать видимые результаты в лучшем случае через 5-10 лет. Начинать такие реформы для решения оперативной задачи, мне кажется, противоречит стилю нашего руководства. Тем более, такие реформы сделают белорусскую власть более уязвимой, в том числе и для России — поле манипуляций расширится. Минск будет всеми силами этого избегать.