В течение 40 лет политические элиты богатых и бедных стран обещали, что неолиберальная политика приведет к более быстрому экономическому росту и что доходы будут просачиваться вниз, так что все, включая самых бедных, будут жить лучше. Теперь, когда очевидно, что это не так, стоит ли удивляться, что доверие к элитам и вера в демократию резко сократились?

В конце Холодной войны политолог Фрэнсис Фукуяма написал знаменитое эссе под названием «Конец истории?». Крах коммунизма, – утверждал он, – приведет к устранению последнего препятствия по пути построения либеральной демократии и рыночной экономики во всем мире. Многие с эти согласились.

Сегодня, когда мы сталкиваемся с отступлением от основанного на правилах либерального глобального порядка, с автократическими правителями и демагогами в ведущих странах, в которых проживает более половины населения мира, идея Фукуямы кажется странной и наивной. Но все это лишь укрепило неолиберальную экономическую доктрину, которая господствовала в течение последних 40 лет.

Неолиберальная вера в свободные рынки как самый надежный путь к общему процветанию в наши дни зависит от жизнеобеспечения. Так оно и должно быть. Одновременное ослабление доверия к неолиберализму и демократии не является простым совпадением или корреляцией. Неолиберализм подрывал демократию на протяжении 40 лет.

Форма глобализации, предписанная неолиберализмом, оставила отдельных людей и целые общества неспособными контролировать важную часть своей собственной судьбы, как это так ясно объяснил Дэни Родрик из Гарвардского университета, и как я утверждаю в своих последних книгах, «Глобализация и недовольство ей» и «Люди, власть и прибыль». Последствия либерализации рынка капитала были особенно одиозными: если ведущий кандидат в президенты на развивающемся рынке терял благосклонность Уолл-Стрит, банки вытягивали свои деньги из страны. Избиратели тогда столкнулись с жестким выбором: уступить Уолл-Стрит или столкнуться с серьезным финансовым кризисом. Казалось, что Уолл-Стрит обладает большей политической властью, чем граждане страны.

Даже в богатых странах гражданам говорили «вы не должны поддерживать ту политику, которую хотите, – будь то адекватная социальная защита, достойная заработная плата, прогрессивное налогообложение или хорошо регулируемая финансовая система, – потому что страна потеряет конкурентоспособность, рабочие места исчезнут, и вы будете страдать».

Как в богатых, так и в бедных странах элиты обещали, что неолиберальная политика приведет к более быстрому экономическому росту и что выгоды будут просачиваться вниз, так что все, включая самых бедных, будут жить лучше. Однако, чтобы добиться этого, рабочие должны были бы согласиться на более низкую заработную плату, а все граждане должны были бы согласиться на сокращение важных государственных программ.

Элиты утверждали, что их обещания основаны на научных экономических моделях и «научно обоснованных исследованиях». Но спустя 40 лет цифры такие: рост замедлился, а плоды этого роста обошли подавляющее большинство и достались очень немногим наверху. По мере того как заработная плата стагнировала, а фондовый рынок стремительно рос, доходы и богатство увеличивались, а не снижались.

Как ограничение заработной платы – для достижения или поддержания конкурентоспособности – и сокращение государственных программ могут привести к повышению уровня жизни? Простые граждане чувствовали себя так, словно им продали товарный чек. Они были правы, чувствуя себя обманутыми.

Мы сейчас переживаем политические последствия этого грандиозного обмана: недоверие к элитам, к экономической «науке», на которой был основан неолиберализм, и к коррумпированной деньгами политической системе, которая сделала все это возможным.

Реальность такова, что, несмотря на свое название, эпоха неолиберализма вовсе не была либеральной. Она навязала интеллектуальную ортодоксию, хранители которой были совершенно нетерпимы к инакомыслию. Экономисты с неортодоксальными взглядами рассматривались как еретики, которых следует избегать или, в лучшем случае, держать в нескольких изолированных учреждениях. Неолиберализм мало походил на «открытое общество», которое отстаивал Карл Поппер. Как подчеркивал Джордж Сорос, Поппер признал, что наше общество – это сложная, постоянно развивающаяся система, в которой чем больше мы узнаем, тем больше наши знания изменяют поведение системы.

Нигде эта нетерпимость не была так велика, как в макроэкономике, где преобладающие модели исключали возможность кризиса, подобного тому, который мы пережили в 2008 году. Когда случалось невозможное, к нему отнеслись как к наводнению, происходящему раз в 500 лен, – странному явлению, которое ни одна модель не могла предсказать. Даже сегодня сторонники этих теорий отказываются признать, что их вера в саморегулирующиеся рынки и игнорирование экстерналий (внешних эффектов – прим. пер.) как несуществующих или несущественных привели к дерегулированию, которое сыграло ключевую роль в разжигании кризиса. Теория продолжает существовать, и Птолемеи пытаются привести ее в соответствие с фактами, что свидетельствует о том, что плохие идеи, однажды признанные, часто умирают очень медленно.

Если финансовый кризис 2008 года не смог заставить нас осознать, что свободные рынки работают отнюдь не безупречно, то климатический кризис, безусловно, должен: неолиберализм буквально положит конец нашей цивилизации. Но также ясно, что демагоги, которые хотят, чтобы мы повернулись спиной к науке и терпимости, только усугубят ситуацию.

Единственный способ спасти нашу планету и нашу цивилизацию – это возрождение истории. Мы должны возродить просвещение и вновь заявить о своей приверженности ценностям свободы и демократии и уважения к знаниям.

Джозеф Стиглиц, Project-syndicate